Истории » Они прощались с Россией на острове Русском…
КОВЧЕГ ДЕТЕЙ
Не ребёнок плачет, то плачут столетия.
Януш Корчак
Когда я рассказал знакомому редактору эту историю, он заметил:
- В тот день ты оказался в нужном МЕСТЕ и в нужное ВРЕМЯ.
Точно такие же слова говорили мне, будто сговорившись, и многие другие. А кто-то даже привёл слова Демосфена - всё в жизни решает случай.
И вот годы спустя новое совпадение - журнал с названием "ВРЕМЯ и МЕСТО" заказывает мне статью о том давнем событии.
Шёл 1978 год. В долгой и суровой "холодной войне", кажется, наступила оттепель. Подули новые ветры. Политики договорились о сотрудничестве - торговом, научном, спортивном....Города заводили дружбу и становились побратимами. Теперь простой люд мог (по особому, разумеется, дозволению) пригласить к себе домой чужеземца. На чашку чая. В советских портах всё чаще можно встретить звёздно-полосатый флаг, а у американских причалов вахтенный матрос утром поднимает кормовой флаг с серпом и молотом. Здравый смысл начал одерживать верх. Как потом оказалось, ненадолго. Через год началась война в Афганистане. И всё покатилось под откос. По новому кругу.
В начале лета мне позвонили из Владивостока (в то время жил в Хабаровске) - не соглашусь ли участвовать в совместном рейсе? Советские и американские ихтиологи и океанологи будут исследовать Аляскинское и Калифорнийское течения. Другая задача - определить, каковы запасы серебристого хека у западного побережья Канады и С.Ш.А.
Я, не задумываясь, согласился.
К тому времени у меня за спиной была довольно большая морская практика, в том числе два кругосветных путешествия (каждое - по году) и антарктическая китобойная экспедиция. Я побывал на всех континентах, включая и Южную Америку. Но мечта посетить США казалась недостижимой.
В студенческие годы мы слушали радиостанцию "Голос Америки". Слушали ночами (укрывшись одеялом). В общежитии много ушей и языков. Хрущёв кое-что разрешил и даже сам слетал в Америку. После этого были послабления. Но только не на чужие радиоголоса. Коммунисты знали, чего бояться. Промывка юных мозгов - это опасно, потому что подрывает устои государства. Так оно впоследствии и произошло.
Чтобы преодолеть Тихий океан нашему БМРТ (большому морозильному рыболовному траулеру) "Тихоокеанский" понадобилось ровно три недели. Сначала посетили Портленд, здесь мы должны принять группу американских учёных. Судно стояло на внешнем рейде, в миле от порта, в ожидании причала. А с берега звучала "Калинка". Музыка разносилась по всему рейду.
Нас поставили в самом центре города, где прогуливаются мамы с колясками и старички-пенсионеры. Вскоре у трапа выстроилась очередь, и за три дня судно посетило четыре тысячи человек. Портлендцы вели себя как аборигены - выпрашивали значки, матрёшек, спичечные коробки, марки, но больше всего сигареты "Лайка", на которых изображена космическая собака. Но и нас одаривали подарками. Интерес друг к другу был преогромный. Вечером русских моряков буквально расхватали, чтобы пригласить домой, даже бросали жребий. Так что на траулере оставалась одна вахта.
Покинув гостеприимный Орегон, мы уже вместе с американскими учёными ушли на север и добрались до Берингова пролива. Затем повернули назад и спустились к Монтеррею. А это чуть ли не Мексика. Иногда мы шли в виду берега, так что махали рукой барахтающимся купальщикам и тем, кто принимал солнечные ванны на знаменитых золотых пляжах Калифорнии. | Так продолжалось два месяца. Настало время пополнить запасы пресной воды и провизии. И размять ноги. Не терпелось увидеть и тех, кто стал нашими новыми друзьями. Но поступило другое распоряжение - идём не в Портленд, а в Сиэтл, где находится Вашингтонский университет и научный ихтиологический центр.
Путь в Сиэтл и другой большой американский порт Такома лежит через длинный, почти в сто миль, залив Хуан - де - Фука. Сначала суда идут в одном направлении. А потом расходятся. Одни сворачивают налево, в Ванкувер. Другие направо, в Америку.
Войдя в залив, "Тихоокеанский" застопорил ход, чтобы принять лоцмана, уже немолодого человека. Покинул свой катер, он, несмотря на возраст, ловко взобрался по шторм-трапу на верхнюю палубу траулера. Затем поднялся в рулевую рубку.
Представившись, лоцман протянул капитану газету (это был утренний выпуск газеты "Сиэтл тайме). Капитану было не до чтения, его внимание было всецело занято проводкой судна. Я стоял рядом, и он протянул газету мне: "Посмотри, что пишут, потом расскажешь".
Через некоторое время я спустился в каюту и, развернув газету, увидел крупный, даже кричащий заголовок - " Двойное убийство! Вчера в собственном доме на Вандермир авеню были жестоко убиты 80-летний Барл Бремхолл и его жена Оливия. Полиция ведёт расследование".
Советские газеты изобиловали в ту пору сообщениями о преступных Соединённых Штатах. И я подумал. Не успели ещё ступить на берег и вот оно - подтверждение...
Я долго не мог уснуть, всё ворочался, размышляя - кому это понадобилось отнимать жизнь у людей такого преклонного возраста... А проснувшись утром, первым делом выглянул в иллюминатор и увидел на причале сотни людей, даже с детьми. Всё повторялось, как в Портленде. Всеобщее любопытство и дружелюбие.
В этот день мы превратились в гидов. Мне досталась пожи-1 лая, очень миловидная женщина. Неожиданно она обратилась ко мне на хорошем русском языке, без малейшего акцента:
- Моё имя - Леда Саген. Но лучше - Лидия Валентиновна. Так мне будет приятнее, а вам легче, Вас удивил мой русский? Не так ли? Так вот, я тоже из Владивостока. Выходит, мы земляки...Отец мой был русским военным моряком. В двадцатом году, вопреки родительской воле, я выскочила замуж за американца и с тех пор живу здесь, в штате Вашингтон. Работаю переводчицей в местном университете. Я уже полвека, как из Владивостока, а вы всего двадцать дней, как оттуда.
Последние слова прозвучали как зависть.
Она прижалась щекой к надстройке судна и стала гладить её, чуть не целовать. И видно было, делает это она не демонстративно.
Я всё время помнил о возрасте нашей гостьи, Но она захотела не только подняться на шлюпочную палубу, но и спуститься в рыбзавод, и даже в машинное отделение, чем несказанно удивила механиков и мотористов. Ведь трапы на промысловых судах довольно крутые. Одно хорошо, что мы не в море, и судно не качает.
- Что вы ещё хотите, Лидия Валентиновна? - спросил я после того, как наше путешествие по траулеру закончилось.
- Хотела бы испробовать русского хлеба и испить кваску.
Я угостил гостью борщом, пельменями, подарил целую булку ржаного хлеба. И вдруг вспомнил о газете. Мы уединились в кают-компании. Я принёс "Сиэтл таймс" и неожиданно услышал:
- Супруги Бремхоллы были моими добрыми знакомыми. На днях я их пригласила в гости, чтобы угостить пирожками. И не случись этой беды, они сегодня вместе со мной были бы здесь, на судне. О вашем приходе газеты и радио известили заранее. А к России у Барла интерес был особый.
В кают-компании стало шумно, И я предложил Лидии Валентиновне перейти ко мне. Каюта моя находилась ближе к корме. И здесь было тихо. Только голоса грузчиков доносились из открытого иллюминатора.
- Зачем было убивать двух стариков? - спросил я. - Кому и чем могли помешать люди столь почтенного возраста? Не иначе, ограбление...
- Нет, причина в другом, - уверенно возразила она. - Дорогие украшения лежали на видном месте и остались нетронутыми. Все недоумевают. Барл и Оливия отличались благочестием. У них не было, да и не могло быть, не только врагов, но и недоброжелателей.
Она стала перечислять список добрых дел, совершённых Бремхоллом за долгую его жизнь. И в этом перечне вдруг назвала спасение нескольких сот русских детей.
- Разве не слышали? - спросила она. - Об этом должны были писать в русских газетах.
Я ответил, что когда подолгу находишься в море, многие новости проходят мимо.
- Это верно, - согласилась она. - Газет стало выходить так много. Чрезмерно много! Названия - и те не упомнишь. Хотите, чтоб я рассказала?
Я кивнул.
- Ну что ж, тогда слушайте. Случилось это давно, очень давно, ещё в годы Гражданской войны в России...
И дальше я услышал историю, которая меня тронула больше, чем многие прочитанные книги. В книгах много выдумки. А здесь была чистая правда. В эту минуту я никак не мог предполагать, что история эта мной овладеет до такой степени, что я буду ею заниматься многие годы, более четверти века.
Ещё свежи в памяти живущего поколения 900 дней блокады города на Неве в годы Второй мировой войны. Гитлеровские дивизии окружили его почти сплошным кольцом. Результатом явилась ужасная голодная смерть нескольких сот тысяч ленинградцев. Все они покоятся на Пискарёвском кладбище. Это куда больше, чем погибло в Хиросиме и Нагасаки, вместе взятых
Но не все знают об ужасном голоде, пережитом петроградцами за двадцать лет до этого, во время войны гражданской.
В 1918 году северная столица Российской империи затихла и потускнела. Обезлюдели улицы. Многие рабочие ушли в солдаты или разбрелись по необъятной стране. Некогда шумные и заполненные разнообразными товарами магазины заколочены досками. Крест-накрест. Война шла на всех фронтах - и там, где стреляли, и там, где отнимали возможность жить, лишая хлеба.
О многом говорит ленинская телеграмма, посланная в январе 1918 года в Харьков В. Антонову-Овсеенко и Г. Орджоникидзе: "Ради Бога! Принимайте самые срочные меры для посылки хлеба, хлеба, хлеба! Иначе Питер может околеть. Особые поезди и отряды. Сбор и ссыпка. Провожать поезда. Извещать ежедневно. Ради Бога!"
Интересно, что именем Бога Ленин-атеист начинает и заканчивает свою телеграмму. А на кого ещё можно было уловить?
Разве только на тех, кто занимался тем, что названо весьма общими и нейтральными словами - "сбор и ссыпка". Этот опыт реквизиции пригодится десятью годами позже Сталину при коллективизации крестьянских хозяйств. И приведёт к новому ужасающему голоду. Уже в масштабах целой страны.
В Петрограде скудный продовольственный паёк выдавался по карточкам - четвертушка, а то и осьмушка плохого и очень плохого хлеба. Изредка ржавая селёдка в придачу.. Таким был дневной рацион горожанина.
Особенно страдали от голода дети. Было решено закончить учебный год ранее обычного и отправить подростков на летние месяцы в хлебородные губернии, чтобы подкормиться. В конце мая детские группы разъехались по разным направлениям - Украина, Дон, Поволжье... А через три месяца, по окончании каникул, благополучно вернулись домой. По иному сложилась судьба детской колонии, отправленной на Урал. О ней и будет наш дальнейший рассказ.
В этой колонии находилось около восьмисот детей и несколько десятков воспитателей (каждый десятый ребёнок был еврейским). Всё складывалось поначалу хорошо. Летние каникулы позади. Впереди учебный год. Казалось, путь в Петроград открыт. Но военные события приобрели неожиданный характер. Колчак... Восстание белочехов... Линия фронта преградила путь домой. Между тем заканчиваются деньги, нет тёплой одежды... Впереди суровая сибирская зима... Никому нет дела до детей! Нет дверей, в которые можно постучаться и попросить помощи. На Урале безвластие. А что может хуже этого?
Стало понятно, содержать в одном месте столько людей - невозможно. Принято решение - разделить детскую колонию, разъехаться по разным местам, чтобы легче было продержаться. Тюмень, Троицк, Тургояк. Ирбит, Петропавловск, казачьи станицы... Огромная территория в сотни километров. Такое дробление было весьма опасно. Но иного выхода нет.
Родители между тем в панике. Общение с детьми почти прекратилось. Доходили редкие письма. Кто-то подал мысль обратиться за помощью к американскому Красному Кресту. Представители этой организации находились во многих районах страны, охваченной войной, - от Владивостока до западных границ, оказывая гуманитарную помощь местному населению и военнопленным, организуя госпитали и питательные пункты.
Американцы, не задумываясь, ответили согласием, определив для себя эту задачу как одну из приоритетных.
Первым делом следует собрать все разрозненные группы воедино, подготовить железнодорожные составы. Когда всё это было уже позади, и детишки разместились по вагонам, события гражданской войны приобрели ещё более ожесточённый характер. Стало понятно - путь на запад опасен, рисковать невозможно. И американцы поворачивают эшелоны в противоположную сторону - на восток, подальше от войны.
Вот как выглядел дальнейший маршрут: Урал - Омск - озеро Байкал - Чита - Китай - Манчжурия - Владивосток.
Колония разместилась не в самом Владивостоке - город переполнен беженцами и военнопленными. Детей поселили на острове Русский, в нескольких километрах, в пустующих казармах, оставшихся со времени русско-японской войны. Для детей созданы наилучшие условия быта, включая школу и кружки, где их обучают разным профессиям, учат даже на медсестёр. Более того, самые старшие из колонистов посещают гимназию, но уже в самом Владивостоке, которую они впоследствии успешно заканчивают. Таким образом, учебный год не пропал. Владивосток голодает. А дети лакомятся сочными котлетами, шоколадом и ананасным компотом.
Между тем народный комиссар иностранных дел России Г. Чичерин и нарком народного просвещения А. Луначарский распространили по всему миру заявления о том, что американцы украли русских детей, превратили их в маленьких рабов, поят из лошадиных колодцев, заставляют тяжело работать и тому подобное...
Знакомый почерк. Не правда ли?
Вот лишь несколько строк из этого позорного документа: А
"Выясняется судьба бывшей петроградской колонии детей, вывезенных из Петрограда в 1918 году.... Дети жили в отвратительных условиях, как материальных, так и моральных. Они просили милостыню и напрашивались на работу у соседей для пропитания. Американцы занимались своими торговыми дела ми, причём часть детей помогала американцам в качестве приказчиков в их лавках. Всё это до того кошмарно, всё до того нелепо, что только настоящим взрывом бешенства против нас и наших побед можно объяснить такой шаг американцев".
А вот свидетельства десятилетия спустя самих бывших колонистов.
Георгий Финогенов, инженер: "После прихода Красного Креста жизнь в колонии стала другой. Приехали грузовые машины с продовольствием и одеждой. Нас стали хорошо кормить и одевать. Американцы к нам относились как к собственным детям. И даже не наказывали за проделки. Мы находились под защитой Красного Креста и никого не боялись".
Зинаида Яковлева-Трофименко, бухгалтер: "Помещали детей в холодильник? Питьё из лошадиного колодца? Эпидемия желудочных заболеваний? Нервные припадки? Скотные вагоны? Нет, такого не припомню! Такого не было!"
Виталий Запольский, композитор: "Люди из Красного Креста напоминают мне наших народовольцев. Такие же самоотверженные и бескорыстные. Нас заедали вши. Наши воспитатели с этим не боролись. Американцы спросили: "Скажите, как русские удаляют вшей?" Им объяснили. На следующий день многие хозяйки окрестных домов затопили печи, выгребли угли, в печи засунули горшки с бельём, накрыли крышками. И всё это помогали делать мистер Коллис и мистер Уэлч. Вы понимаете, какую они заслужили у нас любовь?"
Начальнику детской колонии Райли Аллену очень обидно было читать Заявления Луначарского и Чичерина. Он решает объясниться.
"Представителю Советского правительства на Дальнем Востоке господину Виленскому.
Я надеюсь, что Вы сообщите народному комиссару просвещения Луначарскому о том, что слухи, будто бы американский Красный Крест плохо обращается с Петроградской детской колонией, - совершенно неправильны. Р.Х. Аллен."
Ответ Виленского.
"Представителю американского Красного Креста в Сибири.
Из моих неоднократных посещений детской колонии удалось выяснить следующее. Детей содержали в хороших условиях, они питались хорошей пищей. Вид детей бодрый, весёлый... Американский Красный Крест прилагал все старания в заботах о здоровье, воспитании и нравственности детей.
В подтверждение сего и вручаю настоящее письмо.
Уполномоченный Советского правительства на Дальнем Востоке Виленский".
Здесь самое время рассказать, кто же эти люди, взявшие в свои руки судьбу русских детей.
Интерес к России, к её революции и гражданской войне был столь же огромен, как и пространство этой загадочной и не вполне объяснимой для европейского и американского ума страны. Каждый думающий человек, будь то политик, генерал или банкир понимал: от развития российских событий во многом зависят судьбы двадцатого века. Вот почему в Москву и Петроград устремились журналисты. Одних командировали газеты, другие предпринимали далёкую поездку по собственной воле.
Прибыли в Москву Альберт Рис Вильяме и Джон Рид. Последний - автор известной книги "Десять дней, которые потрясли мир".
34-летний Райли Аллеи также был журналистом, редактором ежедневной газеты "Гонолулу Стар - Бюллетень". Решение отправиться в Россию удивило многих, близко знавших Райли. Ведь его карьера была на подъёме, складывалась весьма успешно.
Чтобы взять длительный отпуск, Аллен должен был обратиться к своему шефу Р. Фаррингтону, генеральному директору "Стар-Бюллетеня", вскоре назначенному на пост губернатора Гавайев.
Итак:
- Скажите, Райли! Вы хотите ехать в Сибирь, помогать Красному Кресту... Но почему?
- Считаю это главной и настоящей работой, сэр.
- Конечно, конечно! Но почему вы её должны делать? Вам здесь плохо? Зачем вам нужна эта катавасия?
- Мне кажется, мир свихнулся. И я хочу ему помочь прийти в себя.
- Вам тридцать четыре года! - воскликнул Фаррингтон. - Это возраст, когда вы должны укреплять свою карьеру, а не швыряться ею. Райли, вы получили одно из лучших мест в газетной индустрии. Многие журналисты хотели бы иметь работу на Гавайях.
Аллен в ответ только улыбнулся.
- Вы газетчик, - продолжал между тем шеф. - А знаете 1ли вы, что Красный Крест может сделать для вас в лучшем случае? Предоставить возможность стать "представителем печати" Вы будете барабанить на печатной машинке. Только уже в Сибири вместо Гонолулу.
- Я надеюсь заниматься более важным делом, чем издательское, - возразил молодой журналист.
- Райли, в Сибири сейчас кромешный ад. В конце концов, вы проклянёте всё это, когда вас поведут на расстрел. Вы понимаете это?
- Да, сэр.
- И по-прежнему хотите ехать?
- Да, сэр.
- Вы упрямец, - сказал Фаррингтон, тяжело опустив руки в знак поражения. - Может, всё-таки вернётесь на работу после Сибири? Я придержу для вас место.
- Я не могу этого обещать сэр.
- Тогда, что ж! - с досадой закончил свои увещевания Фаррингтон.
Давний этот разговор Барл Бремхолл пересказал Лидии Валентиновне Саген, услышав о нём из уст самого Аллена.
Ну, а что потянуло в Сибирь, на Дальний Восток, самого Бремхолла, ставшего правой рукой Аллена?
До прибытия в Россию Бремхолл работал в одном из банков Сиэтла. Клиенты не без трепета смотрели на двухметрового служащего, принимая его за охранника. И немало дивились, когда молодой гигант любезно приглашал их к столу, чтобы предложить чашку кофе и заодно объяснить, почему в этом банке они получат кредит на самых выгодных условиях. Но такой поворот дела нисколько не обескураживал клиентов. Напротив, они ещё больше верили в сохранность своих денег. Атлетическая фигура Бремхолла в сочетании с его обходительностью внушала доверие и казалась надёжнее любого сейфа.
У 26-летнего служащего были хорошие перспективы для успешной банковской карьеры. И вдруг - заявление об уходе. Для друзей и сослуживцев Барла его решение отправиться вместе с группой волонтёров Красного Креста в Россию было полной неожиданностью.
И вот случай или судьба свели этих двух молодых людей - Алена и Бремхолла. Вместе с ними на русский Дальний Восток прибыли сотни других волонтёров.
Наш рыболовный траулер ещё несколько дней простоял в Сиэтле. И каждое утро я встречал Лидию Валентиновну Саген у трапа. Она продолжала свой рассказ о детях Петрограда, и история эта обрастала всё новыми подробностями.
...Вот уже год, как дети на Дальнем Востоке. У них появился свой остров. Он стал для них не только прибежищем, но и местом игр и увлекательных походов - пешком и на шлюпках. Но тоска по дому не проходит. Уже два года минуло, как они покинули Петроград, и самые младшие уже забыли, как выглядит лицо мамы. По вечерам после ужина девочки устраивают "коллективный плач", и воспитателям с большим трудом удаётся успокоить их.
Красный Крест ждёт благоприятного момента, чтобы отправиться в обратный путь. Но восточная часть Транссибирской магистрали блокирована Японией, на западе не утихают стычки, железная дорога подвергается атакам с той и другой стороны. Кажется, этому не будет конца. Но однажды Аллену приснился сон. "Само небо ниспослало мне это видение", - рассказывал он потом своим друзьям.
Во сне к нему явился библейский праведник Ной и подсказал выход из тупика, в котором оказались восемьсот детей. Много тысяч лет тому назад Ной соорудил Ковчег, дав шанс возрождению жизни на земле после того, как её залил водный поток. А сейчас Земной шар затопили безумие и ненависть. Дети -самое невинное и чистое, что есть в этом мире. Путь к их спасению тот же, что и тысячи лет назад. Следует снарядить большой корабль и отправиться по волнам навстречу будущему. Детской колонии будет сопутствовать Божье благословение. И попутный ветер. Так заявил праведник Ной.
Вещий сон!
Ной прав, сказали друг другу Аллен и Бремхолл - если нельзя посуху, то почему бы не морем? Конечно, окончательное решение может быть принято не ими, а в далёком Вашингтоне, где находится штаб-квартира национального Красного Креста. Начальник детской колонии ждёт с волнением, что ответит на его предложение Вашингтон? И вскоре получил утвердительный ответ. Оно и понятно. Одиссея детей слишком затянулась. Нельзя больше бездействовать - буквально ждать у моря погоды.
Конечно, Аллен не стал, подобно Ною, строить ковчег. Он обратился к русской пароходной компании с предложением о фрахте пассажирского судна. И получил согласие. Но неожиданно частная пароходная компания лишилась своей собственности. Новое правительство конфисковало все пароходы.
Тогда Аллен запрашивает помощи у американского военного ведомства. И снова отрицательный ответ - свободных судов нет. В ответ Аллен послал в Вашингтон радиограмму с несколькими крепкими выражениями. Оставался единственный выход - обратиться в соседнюю Японию. Но и оттуда пришёл не вполне благоприятный ответ, пассажирских судов нет. Они нарасхват и зафрахтованы на много месяцев вперёд. Но вместе с этим и предложение - переоборудовать для перевозки людей грузовое судно.
Американцы очень спешат. Они намереваются отправить пароход ещё в начале лета, сразу после того, как дети сдадут школьные экзамены.
...Жизнь Аллена раздвоилась. Одна половина продолжала оставаться на острове Русский, другая - на другом острове - Хонсю. Мысленно он там, на верфи пароходной компании "Кацуда", где перестраивается пароход, зафрахтованный Красным Крестом.
Раздвоенность эта мучила Райли. Ему хотелось войти во всякое дело и подробность, связанные с подготовкой судна к путешествию. Ной собственноручно строил и даже смолил свой ковчег А Райли не удалось даже вбить гвоздь или сделать хотя бы мазок кистью. Оставалось надеяться, что японцы выполнят все требования, предусмотренные договором, в том числе и сроки - на переоборудование судна предусмотрен месяц. И ни дня больше. Судостроители должны помнить - на пароход поднимется не полк солдат, а дети, среди которых сотни девочек, никогда раньше не бывавших в море.
Название японского судна - "Йоми Мару". Это довольно большой пароход, с четырьмя трюмами. Раньше он перевозил уголь, цемент, щебень, зерно и другие сыпучие грузы. Маленьким пассажирам предстоит путешествие не в каютах, а в глубоких трюмах. Туда будут вести широкие трапы, а вдоль бортов разместятся сотни подвесных коек, как ласточкины гнёзда. На дне каждого трюма поставят столы и табуретки. Вот и место для досуга и обеда. А на основной, верхней палубе построят кухню, пекарню, столовую для персонала, кладовые и душевые, лазарет, холодильник, бункеры для овощей, туалеты и другие помещения.
Решение плыть через океан далось нелегко. Надо использовать летние месяцы, когда штормов меньше. Шёл 1920-год. Со времени гибели "Титаника" прошло всего восемь лет Ужасная трагедия, погубившая первоклассное судно и полторы тысячи жизней, в том числе и детей, ещё свежа. Правда, "Йоми Мару" будет идти через районы, где нет айсбергов. Но после мировой войны по океану рассеяны тысячи мин. Встречаются в море и другие опасные неожиданности. И всё же Аллен и Бремхолл тверды в своём намерении. Передвижение по железной дороге ещё более непредсказуемо и опасно. Море должно стать для детской колонии дорогой домой.
Дети хорошо знали географию. И не только по учебникам. Они стали гадать, каким будет маршрут. Расстелив на полу казармы карту, пришли к выводу - пароход возьмёт курс на юг. Покинув Владивосток, судно проследует мимо берегов Китая, возможно, посетит Шанхай и Сингапур. Войдя в Малаккский пролив, оно минует Индийский океан, обогнёт Африку и достигнет Европы. Потом оно войдет в пролив Ла-Манш, разделяющий Англию с Францией. А дальше родное Балтийское море... И Петроград!
Дети ликовали, будто плавание уже состоялось., и они в двух шагах от родного берега.
Начальник колонии тоже склоняется к такому маршруту. Он самый короткий и экономически целесообразный. Ведь каждый день фрахта обойдётся Красному кресту почти в пять тысяч дол-ларов, по тому времени деньги очень большие. Плюс заработная плата персоналу, стоимость продуктов, портовые сборы...Даже детям предусмотрено давать деньги при заходе судна в порт.
Между Владивостоком и Вашингтоном идёт обмен бесчисленными радиограммами. Учитываются подробности предстоящего! рейса. Любая мелочь. И вот после долгих размышлений и консультаций принято, наконец, решение. Судно с детской колонией направится не в сторону Индийского океана., а на восток - к западному побережью Америки. Там склады Красного Креста. Там дети смогут отдохнуть после долгого перехода через Тихий океан. Ну, а если возникнут дипломатические трудности или проблемы с ремонтом судна, то и в этом случае в Америке решить их будет значительно проще.
Вечером начальник детской колонии, полковник американского Красного Креста Райли Аллен собрал в своём кабинете американский персонал. На столе лежат список тех, кого он выбрал, чтобы взять с собой в "детский рейс". Аллен поочерёдно посмотрел на тех, кто сидел перед ним: управляющего делами майора Барла Бремхолла, старшего врача Грегори Эверсола, бухгалтера Кларенса Роуленда, инженера Уорда Уолкера, врачей Хелла Девисона, Виктора Баргера, Герберта Коултера, Чарльза Гано, фармацевта Френка Дельгадо, старшую стюардессу Викки Эмброз, спортивного тренера Генри Вудса, сестру-хозяйку Ханну Кемпбелл, старшую медсестру Флоренс Фармер,, секретаря Стеси Сноу и медсестру, она же переводчица, Елену Домерчикову.
Речь Аллена началась с цифр. Постороннему они показались бы неинтересными и сухими. Но только не волонтёрам, для которых судьба детей стала делом их жизни. Водоизмещение парохода, на котором они через три дня отправятся в Петроград, 10 тысяч тонн, средняя скорость 10-11 миль.
- Мы долго работаем вместе и хорошо узнали друг друга. Американский персонал должен задавать тон во время путешествия. И русские, и японцы будут судить о нас по нашей дисциплинированности, нашему мужеству, нашей бодрости, нашей морали, нашей готовности прийти на помощь... Общая атмосфера зависит от нас. Если мы будем в дурном настроении - все на пароходе будут в дурном настроении. Если мы утром встанем с улыбкой и будем улыбаться весь день, и пойдём спать с такой же улыбкой, чтобы её хватило и на следующий день, то это придаст силы всем пассажирам парохода.
Наконец, наступил день, когда японский пароход вошёл в бухту Золотой Рог. Пройдёт немного времени, и колонисты полюбят свой плавучий остров, как полюбили остров Русский. А сегодня они были разочарованы. Дети надеялись увидеть сказочный корабль под алыми парусами, а им показали пароход, неотличимый от многих других, что стоят во Владивостокской гавани. Пароход мрачный, чёрного цвета... Единственная труба, узкая и высокая, тоже не украшала "Йоми Мару". Как большой нос на лице человека. Труба напоминает фабричную, только укороченную, срезанную наполовину. Правда, на ней нарисован красный крест.
Ещё они увидели ставшим для них привычным звёздно-полосатый флаг, который венчал главную мачту. И другой флаг, японский, на корме, - на белом полотнище яркий круг солнца. Но самое главное отличие - на бортах большими белыми английскими буквами написано три слова, знакомые даже самым младшим колонистам- "Америкен рэд кросс". Слова эти предназначены тем, кто встретится им в открытом море. У восточных и западных берегов Тихого океана патрулируют подводные лодки. И каждая из них высматривает добычу.
Всего пароход принял немногим более тысячи пассажиров. 780 из них дети, Средний возраст 12-15 лет. Мальчиков - 428. Девочек - 352. Но есть и пяти-семилетние крохи. Это дети воспитателей. Самих воспитателей - 85. Американцев - 16, в основном, врачи и медсёстры. 78 бывших военнопленных - чехи, венгры, австрийцы. В море они будут прислуживать, выполнять разные работы. Зато это им позволит вернуться домой, в Европу.
Японский экипаж состоит из 66 моряков во главе с опытным капитаном Каяхара.
Судно оставило Владивостокский рейд 12 июля 1920 года. С того дня, как поезд с детьми покинул в Петрограде Финляндский вокзал, прошло два года и два месяца. Тогда они смотрели на уходящие окраины родного Петрограда. А сейчас с палубы судна бросили прощальный взгляд на ставший им тоже родным остров. Они прощались с Россией и островом Русский.
* * *
Порт Муроран. Прошу подготовить для парохода "Йоми Мару" следующие продукты:
Свежей рыбы - 6850 кг. Говядины - 1270 кг. Моркови - 5500 кг. Японской редьки - 1100 кг.
Из радиограммы Б. Бремхолла
Япония и Россия - близкие соседи. Уже на второй день "Йоми Маару" вошёл в Сангарский пролив, разделяющий японские острова Хоккайдо и Хонсю. Пароходу предстояло пополнить запасы воды и продовольствия. Местом для захода выбрали небольшой порт Муроран на южной оконечности Хоккайдо.
Колония высадилась на берег, пройдя колонной через весь городок.
Две японские гимназии, мужская и женская, пригласили русских детей. Темноволосые и светловолосые, они смешались вместе. Будто давно знакомы. Дети - лучшие миротворцы. Они куда быстрее, чем взрослые, находят общий язык. Такова детская любознательность и непосредственность. Девочки танцевали и пели. Мальчики показывали друг другу гимнастические упражнения и приёмы борьбы.
В конце дня на пароход привезли подарки. Мэр прислал детям кульки ароматных конфет и открытки с видами Мурорана.
Американцы тоже сделали детям подарок - два оркестра, струнный и духовой. Вечерами, когда судно шло через Тихий океан, зажигались прожекторы, и на палубе устраивались танцы. Танцевали только девочки, за исключением одного подростка, смуглого и голубоглазого. Мальчика звали Леонид, девочки называли его ещё и "красавчик", потому поголовно были в него влюблены. Его движения в танце были бесподобны. Я ещё расскажу о нем.
В другие дни, если не играл оркестр, то натягивали белое полотно. И оно словно парус уносило детей далеко-далеко, в иной мир. Фильмы были чаще всего с участием Чарли Чаплина.
Из судового журнала С полудня 27 июля до полудня 28 июля: Расход воды - 53 тонны. Расход угля - 35 тонн. Больных в госпитале - 8 детей, 3 взрослых. Пройдено за сутки - 247 миль. Пройдено от Владивостока - 3921 мили. Осталось до Сан-Франциско - 874 мили.
"Йоми Мару" шёл через океан, а Калифорния готовилась к встрече маленьких гостей.
Мэр Сан-Франциско мистер Рольф и его помощники думали, где разместить детей и решили, что наилучшим местом будет военный городок "Форт-Скотт". Очень удобный пригород, окружённый лесом.
Городская газета "Сан-Франциско кроникл" вышла с крупным заголовком на первой полосе: "Детский корабль бросил якорь в бухте Сан-Франциско.
Гладкое шоссе было ещё пустынным. Детям сказали, что они направляются к военным казармам, где их поселят. Вдруг дорогу перегородила мальчишечья орава. Каким-то образом они узнали о русских детях. Наверно, из газет. "Йоми Мару" пришёл ночью, а сейчас раннее утро. Неужели эти американские дети провели бессонную ночь?! Колонна остановилась. Языки были разные, но они отлично понимали друг друга. Юные американцы держали в руках апельсины, шоколад, жевательную резинку и другие подарки.
"Йоми Мару" достиг "Сан-Франциско" воскресной ночью, а в понедельник утром дети уже высадились на берег. Разрешение же на размещение колонии в "Форт-Скотте" было получено только накануне, в пятницу, Эти бараки пустовали больше года. Площадки вокруг заросли сорняком. Не было кроватей и кухонного оборудования. Да и других предметов, необходимых для питания и быта. А ведь речь шла о размещении 960 детей и взрослых.
Сотни людей вышли в пятницу на работу. Это были солдаты. Одни чистили площадки от сорной травы. Другие устанавливали кухонные плиты, доставляли на грузовиках столы и стулья, кровати, матрасы, одеяла, подушки.
В первый день колонию обслуживала группа поваров из берегового артиллерийского отряда. А другие солдаты выполняли роль официантов. На следующий день прислали курсантов из школы пекарей. Многие из этих людей не оставляли основной службы. Например, один из старших сержантов закончил ночное дежурство и его сразу направили в "Форт-Скотт". А ведь скоро ему снова выходить на дежурство.
Работники Тихоокеанского отделения Красного Креста также трудились днём и ночью. Мистер Уилкинсон, помощник менеджера, не спал три ночи.
В воскресный день, когда прибыло судно, часть военных автобусов не имела топлива. Тогда одна из автомобильных компа ний предоставила свой транспорт бесплатно.
Помогали тысячи людей. Один человек приготовил обувь, одежду и сладости и ждал много часов у входа в форт, пока Появятся дети.
На следующий день колонию доставили в городской центр, Здесь на площади перед ратушей состоялась церемония встречи гостей из России. Колонию приветствовал мэр города Сан-Франциско мистер Рольф, представители Красного Креста и какой-то важный генерал. Одна из местных учительниц скомандовала своим детям, и они пропели "Янки Дудл".
Затем колонисты вошли в ратушу. Громадный круглый зал был забит народом. Вероятно, всех сжигало любопытство взглянуть на "юных большевиков". Оркестр исполнил, национальный гимн Америки. Зал встал, и русские дети вместе со всеми. Затем оркестр заиграл "Боже, царя храни!" Дети снова встали, машинально. Но кто-то из старших колонистов крикнул: "Садись!", что дети немедленно и сделали. Часть американцев последовала их примеру, а другие посмотрели неодобрительно.
Затем в ратушу неожиданно вошло несколько стариков. В старинных мундирах. Впереди флаг и барабан. Они прошли через весь зал и удалились. Как потом объяснили гостям, это были ветераны Гражданской войны между северными и южными штатами. Их процессия появляется в особо торжественных случаях. Выходит, русским детям оказали большую честь.
Дети неутомимо знакомились с улицами, площадями, парками, залами и набережными, но больше всего со своими американскими сверстниками. Ничто не омрачало визита детей в Калифорнию. Было, правда, одно происшествие. 14-летняя Вера Михайлова, заглядевшись, переступила через край пристани и упала в узкое пространство между причальной стенкой и бортом судна. К счастью, находившийся невдалеке офицер дока бросился следом и спас девочку. Газета "Сан-Франциско кроникл" поместила фотографию храброго офицера. Заботливые доктора решили уложить Веру в лазарет. Но о каком лазарете может идти речь, если ждёт автобус и впереди новая экскурсия?
Покинув западный берег Америки, японский пароход повернул на юг, взяв направление к Панамскому каналу. Температура поднималась всё выше. Только за один день 17 детей получили тепловой удар. В трюмах непрерывно крутились вентиляторы. Матросы натянули над палубой брезент и устроили душевые. Мальчишки расхаживали в шортах и лёгких рубашках. Детям подавали холодный чай и лимонад.
15 августа 1920 г.
Капитану порта Бальбоа
Японский пароход "Йоми Мару", зафрахтованный Ам. Кр. Крестом от Владивостока до Петрограда через Нью-Йорк... Длина - 415 футов, Осадка 24 фута, тоннаж - 10 тысяч. Организуйте быстрый проход через канал для судна с 780 детьми и 177 взрослыми. Необходимо: льда - 46 тонн, лимонов 12 ящиков, содовых крекеров 30 ящиков, мороженого мяса - 14 окороков, бананов - 50 гроздей, питьевой воды - 850 тонн.
Г. Эверсол, уполномоченный Кр. Креста
Радиограмма подписана Эверсолом, потому что Райли Аллен в это время находится в Вашингтоне, куда направился из Калифорнии на поезде, чтобы решить дальнейшую судьбу детской колонии. Дело в том, что у части руководства Красного Креста появилось соображение - следует ли в ближайшее время отправлять детей в Петроград? Во-первых, там продолжается голод и близится зима. Кроме того, Красный Крест дал обязательство передать детей родителям из рук в руки, но за прошедшее время многие из них покинули Россию. Следовательно, прежде чем передать колонистов, нужно получить подтверждение. А пока колонию можно разместить в хорошо оборудованном лагере в США, или во Франции, в районе города Бордо. Ситуация чрезвычайно сложная. У самого Аллена позиция иная - передать русской стороне всех детей без каких-либо условий и как можно скорее, ещё до наступления зимы.
Океан был глянцевым как на открытке. "Йоми Мару" продолжал скользить по голубой глади. Всё ближе к линии экватора. Пересекут ли они его? Вот что больше всего занимало подростков. Ответ учителя географии Ильи Френкеля разочаровал детей: "Мы дойдём только до восьмого градуса северной широты А потом повернём на восток, ивы увидите Панамский канал, одно из чудес света. Он открылся только в этом году, и мы одни из первых пройдём по нему".
Весть о "детском корабле" опередила его появление, и с обеих стороны канала восторженные толпы приветствовали мальчиков и девочек, задаривая их экзотическими фруктами, сладостями и бочонками с мороженым.
Карибское море (это уже Атлантика) встретило детей ещё большей жарой. Палуба обжигала ступни ног, а до поручней
нельзя было дотронуться. Потом разразился шторм. Судно швыряло из стороны в сторону. Дети страдают от морской болезни и с нетерпением ждут прибытия в Нью-Йорк.
Море утихло, когда судно подошло к проливу, разделяющему Кубу с Гаити. Перед Нью-Йорком девочки достали из чемоданов наряды.
Десятки репортёров направили на судно и его маленьких пассажиров фотообъективы. Всё было как в Муроране и Сан- Франциско. Два воспитателя стояли по обе стороны трапа, держа списки детей и отмечая каждого ребёнка. Ещё во Владивостоке Барл Бремхолл придумал присвоить каждому колонисту номер с вручением жетончика, который они носили на шее.
Двадцатиместные открытые автобусы двинулись от нью- йоркского пирса к Стейтен-Айленду. Каждый колонист сидел в отдельном кресле, чувствуя себя не только пассажиром, но и зрителем. Казалось, не они едут через город, а он надвигается на них - огромной и пёстрой панорамой, состоящей из нескончаемых окон, автомобилей и пешеходов.
Снова детей разместили на острове и вновь в военных казармах. Форт Водсворт, находится в удалении от шумного города - прекрасное место для отдыха и развлечений.
Всё было, как в Сан-Франциско. Военные и гражданские власти соревнуются друг с другом, чтобы обеспечить наилучший комфорт. И во главе всего мэр Нью-Йорка мистер Хейлен.
Прибытие юных путешественников в Нью-Йорк заслонило собой все другие новости.
Тысячи добровольцев предлагают свою помощь. Русская община устраивает встречу за встречей. Самая большая состоялась в Медисон-Сквер-Гарден. Туда пришло десять тысяч человек. И всё же многие не могли попасть внутрь. Произносились пламенные речи. Симфонический оркестр исполнил мелодии русских композиторов. Детям вручали подарки. Здесь же по залу пошли гулять шляпы - начался стихийный сбор денег в пользу колонии. Детей приглашают в гости, некоторые семьи готовы их усыновить. Приходится напомнить, что это не сироты. Детей ждут дома.
В десятках газет и журналов, в том числе в "Нью-Йорк тайме" и "Новом русском слове", - снимки, статьи, интервью... Вот лишь некоторые строки:
"...Милые русские дети! Вчера они прибыли с пароходом "Йоми Мару" в нью-йоркский порт. Два года мытарств по Сибири... Утомительный переход через Тихий океан... А впереди - кто знает, сколько ещё томительных дней придётся перетерпеть, пока они попадут домой".
"Милые дети! Смотришь на них - и сердце начинает ныть. Хочется всех приласкать, сказать в утешение так много. Тяжело вам без родительских ласк, отрезанным от родины!
Достаточно присмотреться к детям, чтоб убедиться, что перед вами настоящие цветы русской юности. Промелькнёт в детских глазах грусть по близким, затуманится юное личико...Но кругом друзья и товарищи!"
"Одного мальчика спросили, сколько среди них еврейских детей? "Ей-богу не знаю, - ответил он. - Мы никогда не интересовались этим. Для чего нам это надо знать? Мы все из Петрограда. Вот и всё".
Вот что писала живущая в Нью-Йорке русская еврейская девочка Рая Кинзбургская:
"Дорогие дети! Я не так давно приехала из России и ещё помню нужду и недостаток одежды, книг, игрушек и других предметов. Поэтому я посылаю вам мой скромный подарок. Я понимаю, как вам тяжело будет теперь в России - и голод, и пули. Я уже различала там, когда стреляла трёхдюймовка, шестидюймовка или пулемёт. Я привыкла уже. Я также помню, как темно было в погребе, где мы прятались от погромов.
Желаю вам, детки, застать уже свободную Россию и чтобы вам не пришлось переживать ужасы войны".
"Два часа я следовал на автомобиле за колонной автобусов по улицам Нью-Йорка, - сообщал один из репортеров. - Вместе со мной ехал мой приятель - пианист Ничов. Мы оба махали детям руками, посылали воздушные поцелуи. А когда подъехали совсем близко, одна девчушка высунула свою головку и спросила: "Вы - русские люди?" - "Русские", - ответили мы. - "Скажите же нам, куда нас везут?"
Дальше мы не слышали, так как автобус помчался вперёд. Но в ушах, однако, долго звучал вопрос ребёнка, вызывавший безграничную жалость: "Куда нас везут?"
Их везут по миру, по морям и океанам. Длинное, очень длинное путешествие. Разные страны. Повсюду им рады, заботятся о них. Но они хотят к родителям, домой.
Домой!
Это слово всё чаще звучит в среде колонистов. Они знают, у руководства американского Красного Креста нет единого мнения о немедленном возвращении колонии в Россию, где всё ещё продолжается гражданская война, где голод, тиф. Стоит ли возвращать детей к тому, от чего они уехали, и подвергнуть их новым испытаниям? Не лучше ли задержать колонию на некоторое время?
Старшие колонисты и воспитатели объявляют "большой сбор", чтобы заявить - разлука с родными, растянувшаяся более чем на два года, становится для них мучительной. Только они имеют право решить - возвращаться сейчас или повременить.
Участники собрания принимают резолюцию - никакой задержки: ни здесь, в Нью-Йорке, ни в Европе. Они настаивают на продолжении рейса в Петроград.
Американский президент Вудро Вильсон посылает детям письмо с пожеланием скорого возвращения домой. Он пишет: что"... весь народ Соединённых Штатов глубоко сочувствует им и надеется, что будущее детей будет счастливым и вознаградит за доставшиеся на их долю испытания". Вместе с письмом президент послал русским детям и свою фотографию.
... Закончилось двухнедельное пребывание в Нью-Йорке. "Йоми Мару" предстоит пересечь Атлантику. Пароход проходит за сутки 240 миль, и штурманы обещают, что корабль пристанет к европейскому берегу не позднее 25 сентября.
Колония запаслась в Америке продуктами. Но каждый раз, садясь за стол, дети думают о голодных родителях. Кто-то из колонистов стал из остатков хлеба сушить сухари. Многие последовали этому примеру. Сухари складывают в наволочки, а печенье, консервы, сахар, шоколад - в чемоданы. Дети меряют линейкой по карте пройденное расстояние, зачёркивают в календаре прошедший день.
Капитан Каяхара впервые следует в европейские воды. В Нью-Йорке его предупредили о крутом нраве Бискайского залива. Но, к счастью, "Йоми Мару" сопутствует хорошая погода. Судну предстоит заход во французский порт Брест.
Пароход даёт знать о прибытии в Европу низким и прерывистым гудком. А маленький пыхтящий буксир аккуратно под хватил его, чтобы подвести к одному из пирсов. В Америке дети протестовали, чтобы колонию задержали во Франции, н вот высадиться на берег этой страны, о которой они хорошо знают из учебников истории, очень рады.
После трёхдневного пребывания во Франции японский пароход направился в пролив Ла-Манш, разделяющий Францию и Англию, затем в Кильский канал, а выйдя из него, попал в родное Балтийское море, омывающее и берега России. До Петрограда совсем близко, но тут дети узнают неожиданную новость. Капитан отказался следовать к их городу. Япония и Советская Россия в состоянии войны, судно могут интернировать.
Красный Крест надеется, что Рига или Гельсингфорс согласятся временно принять колонию русских детей. Но и финское правительство опасается дипломатических осложнений. Уж очень необычная ситуация! Подобных прецедентов не было.
Наконец, достигнуто соглашение, "Йоми Мару" следует в финский порт Койвисто. Это совсем недалеко от границы с Россией. Перед тем, как колонию высаживают - трогательное прощание с японскими моряками.
Детей селят в Халила. Раньше в этом месте отдыхала царская семья, глава Временного правительства Александр Керенский и даже вождь русской революции Владимир Ленин.
Два с половиной года (тридцать месяцев) Детская колония жила в условиях походного быта. Лёгкие, сколоченные из досок, домишки на Урале... Военные казармы Владивостока, Сан- Франциско и Нью-Йорка... Грузовые вагоны и грузовой же пароход... Лишённые солнечного света трюмы и морская болтанка... Но спартанская жизнь не путала детей. Неудобства быта ничто по сравнению с муками голода.
И вдруг всё переменилось. Роскошные помещения, где жила царская семья и санкт-петербургские вельможи... Комнаты на три-четыре человека... Вместо грубых деревянных трапов - мраморные лестницы... Стены зала расписаны известными художниками... Покрытые паркетом и линолеумом полы... Привезённые из Италии печные изразцы...
Но колонистам не до роскоши. Мысль, что до Питера совсем близко (можно пешком дойти!), не даёт спокойно спать. Райли Аллен и Барл Бремхолл объясняют - необходимо набраться терпения. Красный Крест обещал передать детей в родительские руки. Но за последние два года многие покинули охваченную хаосом послереволюционную Россию. Уже несколько мальчиком и девочек, пока судно стояло во Франции, нашли с помощью Красного Креста своих родителей, которые перебрались в разные европейские страны. Вот почему каждый колонист должен написать письмо домой и дождаться ответа - на прежнем ли месте его семья?
Письма ушли в Россию. Пошли томительные дни ожидания. Зима набирала силу. Подули холодные ветры. За окнами металась вьюга. А ответов всё нет. И только в начале ноября курьер доставил первые письма. Аллен решил - сначала их прочтут воспитатели. И если известие будет печальным, нужно подготовить ребёнка. К счастью, таких писем было немного. Родители просили вернуть детей. И как можно скорей.
Раздавая конверты, Аллен испытывал огромную радость. Вдруг он увидел заплаканные глаза восьмилетней девочки. Начальник колонии поднял её на руки и поцеловал, чтобы утешить. И всё же девочка разрыдалась. Стоило немалого труда её успокоить. Наконец, она сказала, что её так мучило:
- Я не помню, как выглядит моя мама... Как я узнаю её?
Аллен заглянул Танечке в глаза, так звали ребёнка, и очень
серьёзно сказал:
- Ты обязательно узнаешь свою маму! Потому что ни один человек на свете не похож на неё!
Девочка вытерла слёзы и улыбнулась. Она знала, мистер Ален всегда говорит правду.
10 ноября первая группа из семидесяти детей прибыла из санатория Халила на финско-русскую границу, которая в то время проходила по реке Сестра. Каждый ребёнок держал в руках небольшой мешок с провизией, которой его снабдили на первое время. А сухари, которые колонисты заготовили, пришлось выбросить за борт - они заплесневели.
Последняя группа покинула санаторий в феврале 1921 года. Как и раньше, на одном берегу Сестры стояли Аллен и Бренхоллом, а на противоположном - советские пограничники. Аллен спустился на узкий деревянный мостик и дойдя до середины речки, передал представителям Петросовета списки детей, Изучение списка длилось недолго.
- Все наши, - сказал один из пограничников.
Пришло время прощаться. Аллен и Бремхолл обняли и целовали каждого мальчика и девочку. Колонисты стирались продлить расставание с американцами, ставшие им за эти годы родными и на время заменившими родителей. Но финские и русские пограничники показали на заходящее солнце: - Пора!
Сухопутная и морская экспедиция по спасению восьмисот детей завершилась. Бремхолл возвращается в свой родной Сиэтл и продолжает работать в банке, а Аллен садится за редакторский стол всё той же ежедневной "Гонолулу Стар-Бюллетень". Работал он в газете вплоть до 1966 года - до самой смерти, прожив 82 года. В его карьере журналиста был лишь один перепыв - с 1918 по 1921 год, когда он работал в американском Красном Кресте. К слову говоря, Аллен был первым журналистом, сообщившим миру о трагедии в бухте Перл Харбор- внезапном нападении японской воздушной армады на Американский Тихоокеанский Флот.
Оба они, Аллен и Бремхолл, многие годы думали о судьбе колонистов, о том, как сложилась их жизнь, особенно в годы ленинградской блокады. Оба мечтали приехать в Россию. Аллену это так и не удалось. А Бремхолл за пять лет до своей трагической смерти сумел прилететь в Ленинград и встретился с бывшими колонистами.
Однако снова вернёмся к детям, путешествие которых ещё не закончилось.
В уже наступивших сумерках дети и их воспитатели перенесли свои вещи на ту сторону Сестры, в том числе и ящики с бутербродами.
К одному из воспитателей подошёл пограничник в кожаной тужурке и сказал:
- Мои люди проголодались. Может, позволите им взять по одному бутерброду?
Стоявшая рядом девочка, услышав эти слова, схватила один из ящиков и понесла красноармейцам:
- Кушайте, берите сколько хотите. Ешьте, пожалуйста! Извините, что мы не догадались сами предложить...
Дети хотели хоть чем-то порадовать этих людей, самых первых, встреченных на родной земле, голодных и в тонких шинелях, так отличавшихся от финских пограничников, сытых и розовощёких, одетых в овчинные полушубки.
Они направились к железнодорожной платформе. По дороге им встретились две старушки. Они подошли к детям и сказали:
- Домой вернулись? Это хорошо. А кушать что будете? У нас голодно...
Дети сели в холодные и тёмные вагоны (кто-то зажёг свечу) и полтора часа спустя прибыли на Финляндский вокзал - тот самый, который покинули в мае 1918 года, почти три года назад. Круг замкнулся. От Петрограда до Владивостока колония проехала десять тысяч километров. От Владивостока до Койвисто ещё тридцать тысяч. Если сложить эти две цифры, то как раз получится длина экватора. Кругосветное путешествие, доившееся так долго, сделало их взрослее, многому научило.
Так получилось, что уже в первые часы возвращения на родину дети встретились с тем, от чего уехали.
Была уже ночь. Их привезли на открытых грузовиках в общежитие. Красный Крест предусмотрительно снабдил их разнообразными продуктами - хлебом, мясной тушёнкой, сыром, сгущенным молоком, печеньем, сахаром и даже шоколадом. Но багаж задержался, отстал... Дети привыкли быть беспечными и наивно полагали, что придёт время и их покормят, напоят горячим чаем. Ведь зима! Однако пришлось ждать долго, до самого утра. Им принесли перловую кашу, размазанную по тарелке тонким слоем, и кусочек чёрного сырого хлеба, из которого торчали овсяные колючки. Несмотря на голод, дети отказались его кушать. Они ещё не знали - пройдет несколько дней и они будут рады и такому хлебу, считая его лакомство.
Утром за детьми пришли родители. Родные люди вглядывались друг в друга и порой не узнавали. Одна девочка увидела свою маму и с криком убежала - настолько голод и лишения изменили внешность этой женщины. К счастью, через несколько минут дочь опомнилась, и они покинули общежитие, прижавшись друг к другу.
А вот другая встреча - матери с двумя сыновьями. Когда три года назад этих мальчиков записывали в колонию, младшего из этих братьев отказались принять. Здоровье его было слишком слабым. Но мать умоляла взять сына. У неё нет возможности содержать его. Прошло время, позади долган разлука. Почти три года не было никакой переписки. И мать не надеялась увидеть младшего сына живым. И вот оно, чудо! Перед ней стояли два крепких, здоровых парня, её сыновья. Мать, обливаясь слезами, целовала их. А потом ощупывала младшего с ног до головы, не веря глазам своим.
Да, родители были счастливы, но в их глазах стоял тревожный вопрос - чем они будут кормить детей?
Вчерашние колонисты постепенно входили в новый для них быт. Они научились бережно собирать очистки картофеля, промывали их, подсушивали, мололи в кофемолке, смешивали пополам с ржаной мукой, пекли лепёшки, которые ещё много лет заменяли им хлеб. Получив на складе бревно, отвозили его на тележке домой, распиливали прямо в комнате, здесь же кололи и бережно, как и хлеб, расходовали. Опилки собирали с пола так же бережно, как и хлебные крошки. Первое время спасали привезённые с собой из Америки подарки и одежда. Всё это меняли на продукты.
Но это уже совсем другой рассказ.
Когда возвращаешься домой из долгого рейса (в море нет выходных дней), тебя охватывает невольная лень. Хочется бездельничать, полежать на диване, не торопясь пить кофе, листая при этом старые подшивки газет... И конечно, гулять с малышами. Но первое, что сделала жена, - показала мне целую стопку писем. Все они пришли из Ленинграда от прежних колонистов. Леда Саген сообщила им о смерти Барла Бремхолла и назвала мой адрес. И вот письма и многочисленные просьбы, чтобы я прилетел и рассказал, что случилось... Меня не просили, а умоляли.
Когда читаешь такое, отказать невозможно. И я прилетел в Ленинград. На встречу пришло больше двухсот человек. Не только бывшие колонисты, но также их дети и внуки, которые были в том самом возрасте, когда их бабушки и дедушки путешествовали вокруг света.
Колонисты принесли выпивку и закуску и устроили по русскому обычаю поминки, с речами и воспоминаниями о своём крёстном отце - так они называли Барла Бремхолла.
Я тоже рассказал, что знал. Я убеждал колонистов, пожилых людей, что двойное убийство было не заказным и не политическим. К тому времени многое прояснилось. Чету Бремхоллов убил молодой человек, студент, сосед... Его имя Ангус Мам ферлайн. Бремхоллы знали его много лет. На их глазах он мы- рос, закончил школу, поступил в университет... Был лучшим на своём факультете. Не было никакого повода его опасаться. Но неожиданно его мать покончила самоубийством. В поведении юноши появились отклонения. Его поместили в особую клинику, а потом нашли возможным выпустить. Это было ошибкой врачей, недооценивших его болезнь. Во время одного из очередных припадков всё и случилось. Я также сказал, что посетил колумбарий, где хранится прах Барла и Оливии, и положил цветы от имени тех, кто обязан Бремхоллу своим спасением.
Рассказав всё, что знал, и ответив на вопросы, я счёл свою миссию выполненной. На следующий день мне предстояло улететь, вернуться на свой Дальний Восток. Но произошло неожиданное. Меня попросили сдать обратный билет и ещё какое-то время побыть в Ленинграде. Они хотят мне рассказать подробности своей давней одиссеи. Чтобы я всё это услышал, как говорится, из первых уст. Ведь им уже немало лет, и история эта канет в лету. К кому они только не обращались в последнее время - к властям, в издательства, киностудию и даже к известным писателям, например, к своему земляку-ленинградцу Даниилу Гранину. Все от них отмахиваются. И вот о чём они меня просят. Не возьмусь ли я за эту тему? Не выполню ли три задания? Вот они, эти задания.
Первое, снять документальный фильм, пока они живы. Ведь осталось из тех, восьмисот, меньше половины. Есть ещё в живых даже одна воспитательница, бывшая тогда в 1918 году немногим старше своих подопечных.
Второе, написать книгу.
И третье, снять фильм, художественный. Ведь история эта кинематографична и очень назидательна. Отношения между Советским Союзом и Америкой оставляют сегодня желать лучшего, наши страны - по-прежнему враги. И рассказ о кругосветной одиссее может хотя бы отчасти растопить лёд непонимания и отчуждения между двумя народами.
Они даже назвали имена актёров, которых хотели бы увидеть на экране исполнителями главных ролей. Не только русских, но и американских, потому что фильм непременно должен быть совместным, русско-американским, может быть, с привлечением японцев.
Такие рассуждения, планы и надежды, связанные со мной, казались наивными.
- Почему вы остановились на мне, человеке самом обыкновенном, малоизвестном? - невольно спрашивал я. - Кроме того, живу я в восьми тысячах километрах от Ленинграда, на самом краю земли, очень далеко от вас и тех учреждений, где решаются подобные дела. Да и могу снова надолго уйти в море...
- То, что вы оказались в Сиэтле в тот самый день, когда погиб Бремхолл, вовсе не случайное совпадение, - отвечали мне. - Вас направил туда сам Господь. Кроме того, нам сказали, вы не только моряк, но и журналист. Видите, как нас много! Соглашайтесь, а мы поможем.
Я ответил, что задачи, которые они поставили, непосильны для одного человека Здесь необходима целая бригада профессионалов. Не говоря уже о значительных средствах.
Но выступали всё новые люди, приводя разные аргументы, которые мне казались совершенно не обоснованными. Например, один из мужчин (я хорошо запомнил его фамилию, потому что была она необычной - Моржов) сказал, что он мой коллега, тоже моряк, а моряки - народ организованный и надёжный, потому что умеют держать курс, направление. А потому колонисты уверены, я справлюсь с их коллективным заданием.
На моём языке вертелось много возражений, но я потерял дар речи, находясь перед людьми, почему-то убеждёнными в моих мнимых возможностях. К тому же я был утомлён из-за долгого перелёта и бессонной ночи и у меня просто не было сил возражать. Я даже не сказал - да. Но из-за шума все решили, что я согласен. Словом, я сдал обратный билет и перенёс дату вылета.
В русских сказках, чтобы получить полцарства или женить-; ся на красавице, нужно выполнить три задания. И каждое труднее прежнего. Мои задания были нисколько не легче. И тоже по возрастающей.
Я задержался в Ленинграде на целую неделю. Начались приглашения, визиты, рассказы, напоминавшие исповедь, посещения архивов... История Петроградской детской колонии обрастала тысячами подробностей. Передо мной открылись дневники и домашние фотоальбомы.
Потом я отправился на поезде в Москву. В какие только двери я ни стучался! Отдел пропаганды ЦК партии, Комитет по кинематографии, Министерство культуры, Союз кинематографистов и Союз писателей, Управление по производству документальных фильмов, редакции газет и книжные издательства, журналы "Советский экран", "Искусство кино"... Но больше всего - разговоры со сценаристами и кинорежиссёрами..
Все ахали и охали, слушая рассказов об этом невероятном трёх-летнем путешествии. Но вслед за этим разводили руками. Не можем же мы изображать американцев, наших идеологических противников, милосердными спасителями. Нет, не пришло ещё время для такого фильма. Надо подождать! Как тут было не вспомнить наркомов Чичерина и Луначарского с их лживым За-явлением... В коммунистической стране ничего не менялось, только становилось хуже...
Но "мудрый" совет "подождать" мне казался неприемлемым. Ведь герои той давней одиссеи весьма пожилые люди. Они устали ждать и надеяться. Я вернулся в Хабаровск и мне пришли новые письма, где среди прочих новостей были и печальные - ещё несколько колонистов ушли из жизни. И я снова отправился в Москву. Среди прочих визитов мне предстояла встреча с маститым режиссёром Сергеем Герасимовым, его ещё называли "генералом советского кино". Словом, самый главный среди режиссёров.
Я позвонил (с превеликим трудом узнав номер), и он мне назначил встречу в Ясной Поляне, в поместье Льва Толстого, где снимал в это время фильм о великом писателе, сам же и исполняя эту роль. Мне указали дверь, куда следует постучаться. А открыв её, я обомлел. Встав из-за стола, мне шёл навстречу, протягивая руку, сам Лев Николаевич. Увидев, какое впечатление он произвёл на гостя, Герасимов улыбнулся: "Извините, не
успел снять грим. Но думаю, это не помешает нашему разговору".
Он попросил нам принести чай и стал внимательно слушать, задавая вопросы по ходу моего рассказа. А потом сказал: "Есть у меня пасынок. Он себя ищет в кино. И недавно написал сценарий фильма, герой которого - реально существовавший русский инженер, задумавший преобразить климат Чукотки и Аляски. Для этого следовало в Беринговом проливе соорудить мощные турбины, которые перекачивали бы воду с юга на север. Тогда на Чукотке, возможно, появились бы пальмы. Естественно, по ходу сценария, сотрудничают русские и американцы. Так вот, фильма такого не будет. Я побывал во многих высоких кабинетах. Не помогли ни связи, ни знакомство, ни моё высокое положение".
Я вернулся домой снова ни с чем. Но через некоторое время на Дальний Восток прилетел с лекциями известный московский режиссёр и сценарист Леонид Гуревич. Мы встретились, и он мне сказал: есть у него знакомый режиссёр и соавтор Лео Бакрадзе. Очень "пробивной" человек! В Грузии порядки свои, несколько иные, чем в Москве. "А деньги?" - спросил я. Найдутся и деньги. Вскоре я получил письмо с приглашением прилететь в Москву. Вместе с Гуревичем мы написали сценарий, Лео Бакрадзе с сыном Михаилом сняли на Тбилисской студии документальных фильмов полнометражную ленту "Миссия" (70 минут), в котором снялись 17 бывших колонистов. Съёмки велись во Владивостоке и Соединённых Штатах (Сан-Франциско, Нью- Йорк, Сиэтл и даже Гонолулу, где жил и работал Райли Аллен. Если кому-то из читающих эту статью, доведётся посмотреть фильм "Миссия", то увидите в нём и Леду Саген, которая рассказывает о подробностях смерти Барла Бремхолла и его жены.
Итак, первое задание колонистов было выполнено. Признаюсь, это был для нас всех очень счастливый день, когда я привёз фильм "Миссия" в Ленинград и его посмотрели несколько сот человек - кроме колонистов, их родственники и друзья.
Второе задание - написать книгу - полностью зависело от меня. Материалов и воспоминаний было более чем достаточно (как сказал один из моих знакомых, достаточно для двух докторских диссертаций), но не было уверенности, смогу ли я поднять такую большую и трудную тему? Может быть, найдется другой человек? Но время шло, время уходило. Старики-колонисты продолжали гаснуть, как свечи. И я решился сесть за письменный стол.
К этому времени я посетил все места, где побывала колония, даже в порту Муроран, где высадились дети, и в другом японском городе, где переоборудовали "Йоми Мару". Посетил и Гонолулу. Мне даже разрешили посидеть в кресле за письменным столом Райли Аллена. Постоял и у его могилы. Участвовал в двух кругосветных путешествиях, в том числе с проходом через Панамский канал. Не был только во французском Бресте.
Художественно-документальный роман (700 страниц) "Ковчег детей" вышел в свет в Сан-петербургском издательстве "Азбука" в 2005 и 2006 годах, двумя тиражами, и быстро разошёлся Н 2007 году Союз журналистов России назвал "Ковчег детей" лучшей книгой года, и она была удостоена премии. Роман полу чип хорошие отзывы. Но всё это внутри России. Я посвятил кии гу американскому Красному Кресту. Но не уверен, знают ли и этой уважаемой организации о её выходе? Да и о самой истории? Думаю, о ней не ведают миллионы волонтёров Красного Креста - те, кто продолжает дело Райли Аллена и Барла Бремхолла. Тем временем о США сочиняют клевету и небылицы, американофобия распространяется по земному шару со скоростью лесного пожара. А примеры гуманности, человеколюбия замалчиваются. Увы, книга "Ковчег детей" пока не замечена, не издана ни в Америке и ни в одной из стран, где побывали колонисты.
Осталось самое трудное задание - третье, художественный фильм. Однажды мне позвонил в Хабаровск из далёкой Америки знаменитый режиссер Стенли Крамер. Он сказал, что прочёл в одном из американских журналов мою статью о невероятной одиссее русских детей. С тех пор его неотступно преследует мысль снять о них фильм. Не могу ли я прибыть к нему в Белвью, один из пригородов Сиэтла, куда он переселился из Калифорнии, для переговоров?
Излишне говорить, как нелёгко оказаться в Америке человеку из России... В любом аспекте, материальном, в том числе. Что мне оставалось, имея заграничный паспорт моряка, как не обратиться к начальнику Дальневосточного пароходства? Мне повезло, и вот я снова в Сиэтле. Трижды мы встречались с Крамером. Он предложил сначала написать сценарный план, а затем и сценарий. В центре будущего фильма должна быть любовная история американского офицера Красного Креста и молодой русской воспитательницы. Их любовные отношения будут происходить на фоне кругосветного путешествия. Другое условие - фильм должен быть совместным и в качестве сорежиссёра он видит Григория Чухрая, которому передаёт через меня письмо с предложением.
Ради нескольких коротких встрече Крамером мне пришлось провести в море несколько месяцев. Прибыв домой, я полетел в Москву. Чухрай ответил согласием. А спустя некоторое время Стенли Крамера пригласили на Московский кинофестиваль, где предстоял ретроспективный показ его фильмов. К этому времени у меня уже был готов сценарий, и мы встретились втроём, обсуждая детали совместной работы. Крамер дал несколько интервью, в одном из которых заявил, что хочет снять фильм о русских детях и что "это великолепная история о понимании и любви между народами".
Увы, совместной работе двух замечательных режиссёров не суждено было состояться, Оба они заболели и скончались. А написанный сценарий продолжает лежать на моём столе в ожидании нового режиссёра.
Заканчивая, эту статью, стоит сказать, почему еще история кругосветного путешествия петроградских детей столь долго замалчивалась. Те, кто родился, вырос и жил в Советском Союзе, хорошо знает: во всех случаях жизни следовало заполнить анкету и непременно указать, есть ли родственники за границей, был ли и сам за границей?
Участники кругосветки не указывали это. Указать - значило, что не поступят в университеты, институты, да и препятствие для карьеры.
В связи с этим вернусь к тому времени, когда японский пароход "Йоми Мару" шёл через Тихий океан. Я уже говорил ранее, что Красный Крест подарил детям духовой оркестр. Всё было очень красочно. Эта сцена есть и в моём киносценарии. Поздний вечер. Матросы зажгли прожекторы. Мальчики играют на духовых инструментах, а девочки танцуют на палубе посреди океана вальс Штрауса. И с ними танцует единственный мальчик. Его имя Лёня. Девочки зовут его Красавчиком, и все в него влюблены. Это Леонид Якобсон, будущий великий хореограф, учитель Майи Плисецкой, поставивший балет "Спартак" на музыку Хачатуряна.
Я решил позвонить Плисецкой в Мюнхен, чтобы расспросить, о Якобсоне. Хорошо помню одну из первых её фраз, которую услышал по телефону:
"Гении среди актёров бывают редко, - сказала Майя Михайловна, - А среди балетмейстеров и вовсе не встречаются. И всё же я могу назвать два имени - это Петипа и Якобсон. Два этих балетмейстера помечены Богом".
Я попросил балерину ответить на несколько вопросов.
- Вы видели мою книгу? - спросила она в ответ.
- Нет.
- Посмотрите. Я в ней посвятила Якобсону целую главу. Л потом поговорим снова.
Я купил книгу, она называется "Я, Майя Плисецкая". Книга и в самом деле помогла мне получить ответы на то, что меня интересовало.
Вот небольшой диалог из книги. Генсек Брежнев пытается завести с балериной "светский" разговор, при этом "цапая" её за колено. Разговор происходит в лимузине:
- Чем новеньким порадуете своих поклонников в этом сезоне?
- Начала репетировать "Спартак".
- Дак я ж "Спартака" видал.
- Вы видели постановку Моисеева, а это - Якобсон.
- Юхансон? Хоккеист, что ли?
- Якобсон Леонид Вениаминович... Замечательный хореограф!
Плисецкая не очень-то щедра на похвалы и комплименты. Но всё, что она пишет о Якобсоне исполнено восторга. Восторга и печали.
Его появления на репетициях после неизбежной рутины были освежающими. Фантазия бездонна. Всё рождалось тут же, на ходу, без домашних заготовок. Почти по-моцартовски! Добрая сотня вариантов. Один лучше другого.
Якобсоновская версия "Спартака", как и любой его балет, безукоризненна по стилю. В стиле равных ему не было. Якобсон буквально влезал "в кожу, в печёнку, в судьбу, в эпоху своих героев".
Состоялась премьера "Спартака" в Большом. Театральная Москва раскололась - за и против Якобсона. Те, кто негодует, - это начальники, командиры от искусства. В официальных кругах репутация у Леонида Вениаминовича сомнительная. Он числится леваком и формалистом. Дар Якобсона не укладывается в привычную схему. Первооткрывателю трудно во всякой социальной системе. Но в тоталитарной - муки ада.
"Каждый новый спектакль, - говорит Плисецкая, - Якобсон выцарапывал, выпрашивал, вымаливал у власти. А потом отбивался, отругивался, отмахивался. Якобсоновская премьера всегда, обязательно - преодоление, скандал, нервотрёпка..."
Вот наконец-то "Спартак" Якобсона, где Майя Плисецкая в роли Фригии, выпускают в Америку. Но и здесь на балетмейстера обрушивается пресса. Американские критики не почуяли гениального дара. Только годы спустя по всему миру, в том числе и в США, будут созданы общества Леонида Якобсона, фонды
и мемориалы.
Якобсон страдал и метался, старался не показать виду, что обескуражен и угнетён. Лишь после последнего показа "Спартака" в Нью-Йорке нервы сдали. Он сел на одну из реквизиторских скамеек и заплакал. Из его голубых глаз падали крупные, тяжёлые слёзы.
Якобсон жил в постоянной нужде. Заработок хореографа был скуден. Советская власть могла душить непокорного художника и рублём. Спасала только зарплата жены Ирины. Она танцевала в Мариинке. Якобсон осунулся. Стал раздражителен. Глаза запали. Ленинградский обком партии запрещал почти каждый его балет. И он слёг в больницу. Палата на десять человек. Нет лекарств. Шприцы кипятили на электрической плитке. Грязь, запахи, стоны... Безразличие и чёрствость персонала. С большим трудом жене Ирине удалось положить мужа в хорошую клинику. Но было уже поздно. Вскоре его не стало.
Я позвонил Плисецкой, сказал, что пишу книгу и о чем она. Рассказывал ли ей Якобсон о том, что в детстве участвовал в кругосветном путешествии и побывал в Америке?
Я ждал ответа, но трубка молчала.
- Вы меня слышите, Майя Михайловна?
- Хорошо слышу. Мой вам совет, не пишите, что Якобсон был в Нью-Йорке. Иначе попадёте в неловкое положение.
- Но почему? - удивился я.
- Потому что он там не был.
- То есть, как не был?
- Мы вместе гастролировали в Нью-Йорке, много дней провели в "Метрополитен опера". Мы очень доверяли друг другу. Много беседовали. Были откровенны. Как вы думаете, мог ли он от меня скрыть, что когда-то был в Америке, в Нью-Йорке? Зачем ему было молчать, скрывать? При нашей-то дружбе?
Я пытался объяснить, почему он молчал, не открылся, напомнил об анкетах, где он наверняка не указывал, что посетил ;в молодости Америку и несколько других стран. При плохом отношении к себе властей он поставил бы под удар не только себя, но и весь коллектив.
Мои доводы были напрасны. Трубка молчала, а потом раздались частые гудки. Неужели Майя Михайловна обиделась на теперь уже ушедшего в мир иной Леонида Вениаминовича Якобсона за то, что он скрыл от неё эту часть своей биографии? !
Через некоторое время мне позвонили из Мариинки и сказали, что вдова Якобсона Ирина живёт в Израиле, в Хайфе. Я отправился к ней, и мы провели целый вечер в разговорах. Она написала несколько слов. Вот они. Я их привожу в сокращении и с надеждой - вдруг попадутся на глаза уважаемой мною Майе Михайловне?
"Эту историю мой муж и известный хореограф Леонид Якобсон рассказывал и пересказывал только самым близким людям. Уж такое было время, когда неосторожно произнесённое слово стоило карьеры и самой жизни. Ну и что с того, что он и его товарищи побывали в Америке и в Японии ещё детьми? И тем не менее, хранил в тайне свою одиссею, но хотел, чтобы о ней узнали как можно больше людей и очень надеялся, что когда-нибудь появятся книга и даже фильм"...
И самое последнее. Кроме хореографа Леонида Якобсона, из среды колонистов вышло немало талантливых людей. Американский Красный Крест спас, сохранил для России самое ценное, что может быть - жизнь детей, которые воплощают и составляют будущее страны, её генофонд, изрядно подорванный большевиками.
Так уж получилось, что ни у Аллена, ни у Бремхолла не было собственных детей. Но каждый из них отвечал: "Я самый многодетный папа на свете. У меня 780 сыновей и дочерей!".
ВЛАДИМИР ЛИПОВЕЦКИЙ
Опубликовано в международном литературно-художественно-политическом журнале «Время и место», выпуск 4(12) 2009 стр.146-186
Владимир Липовецкий, моряк и журналист. Его биография обширна и разнообразна. Будучи матросом, океанологом и ихтиологом, он работал на ледоколе в полярных широтах, возил дальневос-точный лес в Японию, вместе с товарищами ловил рыбу у берегов Аляски и Калифорнии, доставлял австралийскую пшеницу в советские порты, а кубинский сахар - в азиатские, охотился на китов в далекой Антарктике, побывал на всех шести континентах, был участником двух кругосветных рейсов.
Сейчас живет в городе Ришон ле-Цион (Израиль).
Ссылки по теме:
